– Долой шапку, сопля…

У него было обожжённое солнцем лицо и зелёно-голубые глаза,как драгоценные камни.

Я отскочила, пригибаясь, и двумя руками натянула шапку насамые уши. Кмети захохотали, а Мстивой обернулся к товарищу и осадил его наневедомом языке. Тот отступил виновато, а я вдруг поняла, что они вовсе недумали меня убивать. По крайней мере немедля.

– За себя, говоришь, – повторил вождь. Нагнулся,выдернул и дал мне стрелу: – Докинь обратно, если не врёшь.

Мне говорили потом, я покраснела. Это я вру? Я не сумею?.. Явстала к ним спиной и оттянула тетиву до правого уха. Я целилась из-под горы,да и ветер теперь только мешал; ну так что же! Стрела ушла ввысь со шмелинымгудением, и я тотчас увидела – не оплошаю. Кованое жало грянуло в ворота.Затрепетало длинное древко.

– Ишь ты, – сказал Мстивой с чем-то похожим науважение. – Ладно, веди, удалец. Уговор так уговор.

И я пошла с ним по тропинке обратно наверх. И варяги, вседвадцать, повалили за ним. У меня голова шла кругом, я только старалась шагатьшироко, по-мужски. Но так, как у вождя, у меня всё равно не выходило.

Ворота распахнулись навстречу. Дядька Ждан стоял посередине:кому встречать гостей, как не ему. Он даже улыбался, но неуверенно, и губы былисерые… ещё бы.

Потом я увидела мать. Она прижимала к груди наспех собранноеугощение: хлеб и ковшик свежего молока. Она очень боялась, но страх за меняпересиливал. За цыплёнка и курица лютый зверь. Мать пошла прямо к Мстивою,протягивая нехитрую снедь. Так ведётся: в каком доме поел, там становишься засвоего, там озоровать уже не моги.

…Вождь споткнулся и замер, точно грудью налетев на копьё.Так, будто подали ему не молоко, а болотную воду, кишащую пиявками и червями.Несколько воинов разом шагнули вперёд, заслоняя его, хватая мечи… а тот плотныйпарень прямо побелел и взмолился:

– Бренн! Лез ва!

Но вождь уже справился с собой. Покачал головой и ответил натом же чужом языке:

– Пив грайо э кен гвеллох ха ме…

Взял у перепуганной матери ковш, поблагодарил и спокойно, неторопясь, выпил всё до конца. По нему не было заметно, чтобы что-то стряслось.Но я откуда-то знала: стряслось, и такое, чему уже не поможешь. Такое, что,доведись им второй раз прожить минувшее утро, темнобокий корабль прошёл быдалече от нашего берега…

Дядька Ждан повёл примолкших варягов к себе в избу. Яслышала после, они прошли в дом по одной половице и первым долгом поклонилисьпечи. Вправду, что ли, гости как гости…

Мой кузовок никуда не убежал со своего места. От Молчана неубежишь. Молчан лежал неподалёку, опустив голову на скрещённые лапы. А передним на пеньке сидел молодой малый в расшитых сапожках с загнутыми носами. Язнала его, он жил за болотом, мать его была словенкой, отец – весином из родаЧирка. Таких семей теперь было много, и дети рождались красивые и смышлёные какна подбор. Вот и мой паренёк удался хоть куда: волосы и бородка – весскогобледноватого золота, нос – с курносинкой, а всё лицо наше, словенское, и глазаголубые, чуть-чуть раскосые. Девки сохли и ссорились из-за пригожего молодца, ая его почитала себе едва ли не братом. Весское имя его было Андом, что означалоПодарок, словенское – Ярун. Хорошие имена и как раз по нему. Он сказал:

– Растолкуй своему глупому псу, что я не вор.

Я нагнулась к Молчану, похлопала по загривку:

– Разумник ты мой.

Ярун потянулся, хрустнув плечами, и поднялся.

– Давай помогу.

Я вскинула глаза: обычно с меня помощи спрашивали. Но,видно, такой уж сегодня выдался день.

– А помоги, – сказала я Яруну. – Да пошли кнам. К нам нынче знатные гости пожаловали…

На краю леса я всё-таки отняла у него кузовок. Хорош буду япарень, если увидят. Пришлось позабавить Яруна рассказом, и он пообещал невыдавать.

Он внимательно рассмотрел корабль возле берега и двоихмореходов, оставленных сторожить. Ворота были раскрыты, и никто не помешал намвойти. Мстивой Ломаный держал слово, варяги вели себя действительно как гости.Когда Ярун увидал их вблизи, вооружённых дорогими мечами, уверенных в себе идруг в друге, я прямо услышала, как заплакала в нём душа, поражённая отсветомчужого и необозримого мира… Мира, в котором вселенная нашего рода была лишькрохотным островком… Этот мир пугал и манил одновременно, мы были детьми,первый раз выглянувшими за порог родимой избы…

Молчан прижимался к моей ноге и глухо ворчал, взволнованныймножеством незнакомых людей. Я взяла его за ошейник и повела домой. Матьпопалась навстречу запыхавшаяся, с горшком пареной морошки в руках. Видно,дядька и её призвал ухаживать за гостями.

– Малых побереги, – шепнула она мне набегу. – В клети они…

Войдя во двор, я посадила Молчана возле клети и заглянулавовнутрь. Три кудрявые девчушки отчаянно завизжали, прячась за коробами, потомпригляделись против света и перевели дух. Недоставало Белёны.

– Она в задок собралась, – объяснили меньшие.

Добро, повременим. Я вытащила нож и уселась на порогечистить грибы. И так вон уже сколько, бедные, дожидались. Хорошо хоть деньпростоял непогожим, не обманул. Мы сквасим грибы в дубовой кадушке сосмородиновыми листами, укропом и чесноком, – даже теперь слюнки потекли,как подумала, – и старшая дядькина жена до весны будет заглядывать к нам,смущённо пряча за спиной пузатую мису… Кадка будет стоять в общем подполе, но унас доподлинно знали – испортится, если другой, не я, крышку поднимет. Может, иверно.

А вообще-то мысли мои вертелись, точно ошпаренные ужи, и,конечно, всё вокруг варягов. Волнушки успели покрыть дно решета, когда ясхватилась: Белёна! Давно пора было вернуться, если только ходила она точно взадок. Не иначе сестриц провела да и меня заодно. Деваху смазливую хлебушком ненадо было кормить, дай покрутить подолом перед своим ли, перед чужим… И тосказать, самая пора в пятнадцать-то лет, мыслимо ли дождаться, покуда меня,коровищу, сведут со двора!

Молчан насторожил уши, но я оставила его у клети. Никто,кроме матери, не войдёт туда и не выйдет, а Белёну я и сама как-нибудь разыщу.

Я угадала. Сестрице моей дела не было до материных запретов,своего же умишка нажить ещё не успела, не додумалась поостеречься чужих, перехожихлюдей, давно не видевших жён… Я нашла её неподалёку, у тына. Молодой варяг, тотсамый товарищ вождя, прижал глупую к брёвнам и знай себе целовал.

Ой, что со мной стало!.. Не помню, как подлетела. Схватилаобидчика за волосы, отодрала от сестры. Он зарычал и досадливо отмахнулся, но япервая сложила кулак и влепила ему в переносье. Очень уж мне хотелось его,бесстыжего, наказать.

Я давно выучилась драться. Когда зимой сходилисьпобаловаться на льду, не всякий парень вставал против меня, какое там девки. Варягна миг ослеп от удара, из носу брызнула кровь. Но он был воином. Он дотянулся ишвырнул меня наземь. Я кувырнулась через голову, и косища выкатилась из-подшапки.